Однако не успели «пескари» разместить вещи и освоиться на новом месте, как небо грохнуло над ними и раскололось на тысячу осколков. Палатка ослепительно вспыхнула и словно поднялась над землей. Одна за другой с оглушительным треском разорвалось еще несколько молний. Палатка качалась в воздухе минуту. А может быть, десять минут. А может быть, час или два, потому что время исчезло. А когда вспышки погасли и стали удаляться по полям и лесам, палатка потемнела и опустилась на землю. Мурзай опомнился и тоскливо завыл, но вой заглох в порыве дождя. Своды брезента прогнулись под натиском ливня, вода клокотала, качая палатку, как лодку в бушующем море.

Потом наступила настоящая ночь, и ребята попрятались в спальные мешки. Бульканье воды, громыханье грома то уносилось куда-то вдаль, то подступало к самой палатке. И не хотелось ни о чем говорить. До сих пор еще не улеглись волнения встречи, и все, что творилось вокруг, происходило будто во сне. Не верилось, что еще вчера был праздник в честь капитана. Может быть, все это действительно приснилось?

Вслушиваясь в шелест ливня, Данька вздыхал и думал о том, что пройдет время – год, два, три, и постепенно все забудется, и люди ничего не узнают о капитане Милованове. И тогда он вспомнил про тайную тетрадку – надо написать в нее обо всем, чтобы оставить людям память. Однако тетрадку он забыл на катере и теперь не знал, что делать, потому что стихи уже роились в голове и просились наружу. Волнуясь, он стал их шептать, чтобы запомнить…

Данька не знал, спал он в ту ночь или нет. Когда он открыл глаза, сквозь своды палатки сочился мглистый рассвет. С тихим стуком падали капли. Данька подумал, что теперь можно пойти за тетрадкой и, пока все еще спят, записать стихи.

Он выбрался из палатки и ничего не узнал вокруг. Над вздувшимся телом реки клубился туман, с откосов стекали в воду мутные ручьи, в хлопьях грязной пены валялись водоросли, клочья сгнивших сетей и дохлая рыбешка.

«Веселых пескарей» нигде не было. И не было колышка, к которому он был привязан.

И тогда, задыхаясь от ужаса, Данька стал бегать вдоль берега. Он падал в грязные вымоины, промок до нитки, продрог, но катера так и не нашел.

И тогда он подумал, что катер утонул во время ночной грозы. А вместе с ним погибла и заветная тетрадка. И не только тетрадка, но и рукописи капитана, в которых была вся его долгая и, прекрасная жизнь – встречи, путешествия, войны, в которых он участвовал. А это значит, что вместе с катером исчез целый мир, о котором теперь никто не узнает, потому что он существовал только на бумаге, не успев превратиться в книгу для всех.

Надо было немедленно разбудить капитана.

Данька кинулся к палатке. Но в палатке капитана не было. Куда же он пропал? А может быть, ночью капитан вышел на берег, увидел тонущий катер, хотел спасти его и тоже утонул?

Над лесом вылез краешек озябшего солнца. Начинался день, но Данька все еще сидел у входа в палатку и не решался разбудить команду. Ему казалось : пока о несчастье знает только он один, все еще может измениться. Его колотил озноб…

Так бы продолжалось неизвестно сколько, но внезапно в тумане открылся голубой проем, в него пробились солнечные лучи и осветили дальний залив, в котором покачивался катер…

Капитан лежал на койке, положив ногу на ногу. Он курил трубку, пуская кольца. В воздухе уже качались два кольца, одно вплывало в другое, и теперь он следил не шевелясь, как новое кольцо догоняет нижнее, медленно втискиваясь в него. Он был очень увлечен своим занятием и не обратил внимания на Даньку. Данька был восхищен искусством капитана и готов был смотреть хоть целую вечность, как распускаются кольца, вползая друг в друга, но все же пора было напомнить о себе.

– Здравствуйте, – сказал он.

Капитан скосил на него глаза и опять уставился на новое кольцо, но теперь в воздухе что-то нарушилось – кольцо растянулось и стало распадаться на части.

– Я хотел вас спросить, – сказал Данька, провожая глазами исковерканный дым, – а где был катер?

Капитан не ждал столь раннего гостя и был смущен, что его застали за такой праздной забавой.

– Гм… Катер… Где же ему быть? Висел на сосне.

– А как он… туда?

– Элементарно – волной занесло, – сказал капитан.

– А… как вы его сняли?

– Экое дело! – сказал капитан. – Надул спальные мешки дымом, приподнял катер над сосной, а потом веревочкой спустил на воду… А ты чего встал ни свет ни заря?

Данька рассмеялся. И смеялся до тех пор, пока не закашлялся и вдруг не заплакал. То есть он еще не был уверен, что плачет, ему еще казалось, что он смеется, но из глаз текли слезы. И это, наверно, от радости, что все обошлось благополучно.

Капитан вскочил с койки и подхватил его на руки.

– Что с тобой, дружок? Не жар ли у тебя? Где ж ты, бедняга, так вымок? А ну-ка прими таблетку…

Капитан снял с него мокрые джинсы и тельняшку, уложил на койке, растер жесткими ручищами грудь, запеленал простыней, как младенца, засунул в свой спальный мешок и дал еще выпить вонючего отвара из трав. И при этом ворчал, ругая себя старым шкворнем, балаболом и другими разными словами, и от этих слов, от таблетки, которая разошлась по телу, сознание Даньки поплыло и погрузилось в зыбкий сон…

И тотчас Данька понял, что куда-то бежит. И не один, а с Надей. Взявшись за руки, они скакали по густой траве, но чем дальше, тем трава становилась выше и плотнее, пока не стала огромной, как лес. И Данька почувствовал – теперь надо взлететь. Он поглубже вдохнул в себя воздух, оттолкнулся от земли и полетел вместе с Надей вверх. И так, глубоко вдыхая, они поднимались все выше и выше, пока лес не стал как трава, а река как змейка.

– Я великий Дан – хозяин неба и всех окружающих пространств! – торжественно сказал Данька и добавил тихо: – А ты кто такая?

– А я твоя сестра, – сказала Надя. – Потому что мое имя и твое из одних и тех же букв: Даня и Надя.

– Верно! – обрадовался Данька. – А теперь полетим еще выше!

Чем выше они летели, тем становилось все холоднее. Надя стала дрожать, и Данька спрятал ее в боковой кармашек. Она легко уместилась там, потому что была крошечной, как воробышек. Но и на дне кармашка она не могла согреться и дрожала, пока не заснула.

Данька оттопырил кармашек и увидел, что она побелела, на рыжих ресничках блестели снежинки. Тогда он достал свою тайную трубку, точно такую же, как у капитана, закурил ее и начал дышать теплым дымом в кармашек. И Надя стала оживать на глазах. Щеки покраснели, снежинки превратились в капельки. Ока открыла глаза и чихнула.

– Ага, попался, курильщик несчастный! – закричала она. – Вот расскажу Автандилу Степановичу, он тебе задаст!

Данька сделал вид, что зашвырнул трубку, а на самом деле спрятал ее за пояс. И тут кого-то заметил внизу.

Ба, да это же Мурзай!

Откуда ни возьмись, выскочил Марк. С киноаппаратом наперевес он преследовал Робинзона Мотылько-ва. Но Робинзон улепетывал от киноаппарата, как от огня, вилял в разные стороны и плевался, стараясь попасть в стеклянный глаз, потому что больше всего на свете боялся стать знаменитым – ведь если люди, посмотрев кинокартину, будут узнавать его на улице, тогда конец всем его штучкам, придется заняться честным трудом.

– Мурзай, фас! – крикнул Данька и бросился наперерез, но Робинзон увильнул и, наверно, скрылся бы навсегда, если бы внезапно не врезался в молнию. Взрыв!

Но что осталось от Робинзона, ребята рассмотреть не успели, потому что, отброшенные воздушной волной на тысячу километров, вдруг увидели Рубика. Он сидел за летающим столиком и рассматривал комара в микроскоп, а вокруг него бегали его мать и отец, опоясанные широкими ремнями с пробирками, и ловили сачками бабочек и стрекоз.

– Привет! – крикнул Данька.

Рубик оглянулся и никого не увидел, потому что Данька и Надя успели отлететь на тысячу километров и чуть было не врезались в верблюда, который на веревке тянул за собой автомобиль. В машине сидели Ваня, Керим Султанов и Александр.